Эй, толстый! Четвертый глаз. 92 серия (Финальная)
Эй, толстый! 1 сезон в HD качестве
Когда Ромуальд Филиппович оказался в фокусе телекамер, а ужасающая его внешность оказалась под светом софитов, публика ахнула. Заплакал какой-то ребенок.
– Здравствуйте, Ромуальд Филиппович, – сказал Малахов.
– Здравствуйте! – затрубил Айрон Мэйден. – Официально вам заявляю, что нам нечего вам сказать.
– Совсем-совсем? – иронично спросил ведущий.
– Конечно же, мне есть, что сказать, – поправился Ромуальд Филиппович. – Более того, я даже подготовил речь. Но в контексте того, что здесь звучало… Хотя да! Я понял!
– Что вы поняли?
– Ну, конечно! – хлопнул себя по лбу Ромуальд Филиппович. По студии поплыл ровный гул. – Конечно! Этому человеку надо похудеть!
Он указал на Гавриила Глебовича, который в этот момент был похож не то на сбежавшее из кадки тесто, не то на жарящуюся в плену пляжных камней медузу.
– Это вызов! – провозгласил Ромуальд Филиппович. – О да! Справишься ли ты, Ромуальд, с излишней жировой массой этого человека? Это очень трудная задача. Судьба, как статуя командора, бросает мне в лицо каменную перчатку!
«Батя набухался, – осознал Виталя Глист. – Спасайся, кто может!»
– Мы пока ничего не понимаем, но, может, вы нам проясните, что вы имеете в виду? – спросил Малахов.
– Ну, конечно! – заизвивался Ромуальд Филиппович. – Этому человеку… не помню, как его зовут… неважно! Ему необходимо похудеть. И помочь ему в этом могу только я. Я угадал? Вы позвали меня за этим?
– Ну, может быть, – сказал Малахов. – А как вы поможете Гавриилу Глебовичу прийти в норму?
– Очень просто! – Ромуальд Филиппович зашипел. – Я могу поселить в кишечную полость этого человека своих голодных, жадных червей! И они съедят весь жир!
Малахов словно бы икнул, а сквозь румяный грим проступила прозелень.
– Простите, вы имеете в виду… глистов? – спросил шоумен.
– Ну, конечно! – загромыхал Айрон Мэйден. – Их! Моих лапочек!
– Он всю квартиру нам своими глистами заставил! – вскочила с дивана мама толстого мальчика. – Я беременная, но я их нюхаю! Они воняют! Он заставляет Сашу их есть!
– Фуууу!!! – разнеслось по студии.
– Неправда! – грохнул гельминтолог. – Я еще готовлю его к этой миссии! Глистной инвазии еще не было!
– Вы экстрасенс что ли? – спросил Малахов.
– Стыдно! – заревел Ромуальд Филиппович. – Вам должно быть стыдно! Вы приглашаете на передачу людей, а сами ничего о них не знаете!
– Так кто вы? И где взяли червей?
– Я гельминтолог! – приосанился Айрон Мэйден. – Участник международных конференций! Автор научных трудов!
– А, может, вы знаете тайну этих детей и хотите отравить Сашу червями?
– У этих детей не существует от меня тайн!
– Вы знакомы с Сашей и его семьей?
– Ну, конечно! Конечно! Вообще-то Виталий, мой сын, дружит с Сашей еще со школы. Мы живем по соседству!
– Потрясающе, – сказал Малахов. – А, кстати, не испытывали ли вы своих червяков на сыне?
– Нет, – ответил Ромуальд Филиппович. – С чего вы взяли?
– Ну, может, мальчик был пухлым. К тому же он почему-то седой. Ох, чувствую, явно без червей не обошлось!
– Хватит пороть чушь, Малахов! – высокомерно осадил шоумена Айрон Мэйден.
– А давайте спросим у вашего сына? – сказал Малахов. – Виталий, скажите нам, папа вас мучил? Кормил, может быть, червями?
– Я сам гельминтолог, – сказал Виталя. – Я знаю о червях все, что известно науке.
– Мой сын! Моя гордость! – протрубил Айрон Мэйден.
***
На следующий вечер Петров и Баширов будут ужинать в казенного вида помещении со скупой обстановкой. Петров, жуя спортивное питание, мазнет взглядом по телеэкрану. И вдруг что-то задержит его внимание.
– Смотри! – скажет Петров Баширову.
И Баширов тоже на несколько мгновений прекратит пережевывать высококалорийный протеиновый ужин, и тень узнавания пробежит по его суровому лицу.
– Ну ни хуя себе, – скажет Баширов.
Затем напарники продолжат ужинать.
***
– А вот в этом позвольте-ка усомниться, – сказал Малахов.
Ромуальд Филиппович уставился на Марусю, которая, с тех пор, как вошла в помещение для съемок, не проронила ни слова.
– Объяснитесь, презренный Малахов, – сказал гельминтолог.
– Сейчас вы все поймете, – ответил шоумен и распорядился: – Включите нам, пожалуйста, дальнейшие откровения сестры Феофании.
В студии погас свет, зажегся экран. Возникла суровая монашеская келья.
– Один раз, лет двадцать назад, я зашла вечером к мужу, – говорила Феофания. – И он блудил, срамным делом занимался. И знаете с кем? С роботом! Да! Она пластмассовая была! И тогда я все поняла. Что бесы в нем сидят. И с нормальными женщинами не дают ему любиться. А с роботами – пожалуйста!
Зажегся свет. В студии, как в финале «Ревизора», застыла немая сцена. Ромуальд Филиппович имел вид человека, огретого по голове тяжелой лопатой. Виталя оцепенел, из раскрытого рта свисала ниточка слюны. Маруся сидела безэмоцинально, отрешенно. Создавалось впечатление, что ее ничто не волнует. Катя – мама толстого мальчика – словно бы икала, или чем-то давилась. Могло показаться и так, и так. А сам Саша Жирный напрягся и покраснел. Могло показаться, что ему очень сильно хочется срать. И это было недалеко от истины.
А затем заговорили, все и сразу. И голоса слились в одну большую, почти неразделимую реплику.
– Маруся! Как ты могла? Этого не может быть, я не поверю! Ты же любишь меня! Это что получается, я этому уебану – брат? Ромуальд, всему есть объяснение. Мне горько в этом признаваться, но сейчас ты все узнаешь. Вот ведь, сучка-проститутка, везде успела. Надо присмотреться к вашей семейке! Охереть, у меня есть брат! Я не могу в это поверить, Маруся! Ты лгала мне все эти годы?! Я сейчас пизданусь. Жирный – мой брат! Я не лгала, я молчала! Да, это не твой сын. Ну, вообще, что творится. «Санта-Барбара» какая-то. Вот вы получите Гавриила Глебовича! Эй, ты Глист! Не лезь к моему папе! Он мой папа, поэл? Что-то здесь не так! Как так не мой сын! А Даниил? Пиздец, просил себе брата, и вот что вылезло! Спасибо, конечно! Даниил – твой и только твой. Ох, мне всегда эта семейка не нравилась. Мама пластмассовая, папа жуткий. Ты вообще, кто такой? Я первый папу нашел! А у тебя папа есть! Маруся, я с удовольствием отдам им Даниила. Скажи, что он – не мой. Ведь он же не мой! А Виталя – мой! Накося-выкуси, жирное отродье! В мире все-таки есть справедливость! Ромуальд, должна тебе сказать, что именно Виталя – не твой. А ты, манда, рот не раззявливай. Я могу и заткнуть. Да от манды слышу вообще! Ишь, проститутка ушлая! И вообще ты меня не тронешь. Я беременная, поняла? Но самое главное, я – все-таки не сын этому чудовищу! Этому садисту! Он больше не имеет власти надо мной! Я свободен!
Последняя фраза принадлежала Жирному. Он произнес ее с неподдельным чувством. И испортил воздух. Разумеется, не специально. Но громко.
***
– Блядь! Я знаю этих фраеров! – завопит на всю камеру помощник главного камерного хозбыка, гроза всех шнырей и новоходов, требовавший от них называть себя дядя Костян. – Это ж они мне пол-ебальника нахуй спалили!
– Я жирного этого тоже знаю, – скажет еще один хозтеленок Гоша Питерский. – Я же с ним в административке чалился, в натуре!
– Олигарховы детки, нахуй! Лакомый кусок, нахуй! – веско промолвит главный хозбык Серя Нахуй (кличка такая). – Я в раскладе, пацаны!
– Ну, я тебя, конечно, уважаю, Нахуй, – скажет Костян. – Так что конечно, уважаемый Нахуй! Но вот этой хуйне, – Костян кивнет на Гошу Питерского, – что в нашем с тобой раскладе надо?
– Э, пацаны! У меня к жирному вопросик имеется. Задать бы надо.
– Бабок должен? – спросит Серя.
– Да, Нахуй!
– Берем пассажира, нахуй, – скажет Нахуй.
***
Зоя Смирнова тем вечером не будет смотреть телевизор. Она будет лежать в полубреду, в больничной палате. Ей в очередной раз поставят капельницу, а врачи что-то снова станут делать с ее лицом.
«Зеркало покажет не меня!» – эта мысль еще долго будет вертеться в голове Зои Смирновой. И наяву, и в наркозных снах она будет думать об извилистом гаденыше, лишившем ее лица. Зоя ни на секунду не усомнится в том, что они еще встретятся.
ДЗЫНЬ-ДЗЫНЬ! – одиноко, как колокольчик в морозном поле, звякнет в пизде твиттер. И Зоя будет знать, что не одинока.
***
А вот Лена шоу Малахова смотреть будет. Оно обрушится на нее в салоне, куда Лена придет на шеллак и эпиляцию.
До этого Лене вынесет весь мозг злоебучий Пусси Пусс. Он будет стонать и ахать, спрашивать совета: как вывести со лба лоховскую татуировку. Самое главное, что будет бесить Лену – то, что ебаный стукач, наведший в ее замок спецназ, захочет сэкономить. Денежки, видите ли, стал считать. С ним, лошарой, рекламодатели развелись. Лене будет хотеться послать его нахуй, но в душе поселится мысль, что Пусси Пусс каким-то образом еще может ей пригодиться. Так что лучше потерпеть.
И тут Лена увидит на телеэкране биологического отца. И знакомого омерзительного дрища, торговца глистами, дуремарчика, который чуть ее не трахнул.
Лена забудет обо всем. Будет думать: «Я – корова! Все проебала. Или не все? Или есть еще шанс?»
И Лена задумается. Она будет думать долго, забыв о шеллаке.
Она, конечно, придумает, как быть. В этом даже не сомневайтесь.
***
Ценность Малахова, как ведущего, заключалась, конечно же, не только в том, чтобы хорошо держаться в кадре. Самым главным его достоинством было то, что он умел импровизировать. Он чувствовал драматизм и был способен принимать мгновенные правильные решения.
Вот и сейчас Малахов отмахнулся от экспертов, дал знак молчать женщине с квадратной головой. Сделал знак ассистентам, что видео не будет.
Все ради драмы. Эксперты использовались им для затыкания сюжетных дыр и наполнения хронометража. Сейчас они были не нужны. С видео – тоже, исключительный случай. Но Малахов пожертвовал и им. Сейчас его вел инстинкт профессионала, делающего, возможно, самое лучшее шоу.
– Ты любишь своего отца? – задал Малахов правильный вопрос Виталию.
– Конечно! – слегка запальчиво ответил молодой человек.
– То есть, ты бы не хотел уйти жить к Гавриилу Глебовичу?
– Нет! Хотя…
– Сынок! – страдальчески простонал Ромуальд Филиппович.
– А можно мне быть сыном двух пап? – спросил Виталий.
– Да пошел ты нахуй! – закричал толстый мальчик.
– Ничего, запикаем, – сказал в пустоту Малахов.
– У тебя уже есть нормальный папа! А надо мной мой батя измывался!
– Ни фига! Не катит! – ответил Виталий.
– Да ты охуел! – закричал Саша Жирный, сверхъестественным рывком вырвал свое тело из мягких объятий дивана и затопотал к новоявленному брату. – Я тебе сейчас ебальник разобью!
Но Виталий ударил первым. Бац! Кулаком в брюхо! Саша только охнул. И снова громко испортил воздух. Виталий пнул брата между ног. И Саша согнулся. И снова раздался звук рвущейся материи. И на этот раз это действительно была рвущаяся материя, потому что Сашины штаны с громким треском лопнули и опали на пол студии.
Под штанами у Жирного было что-то блестящее. Как будто вместо трусов Александр надел летающую тарелку.
Мгновенно соображавший Малахов не сразу понял, что это – какие-то странные металлические трусы.
– Что это? – через непростительные две секунды выработал Малахов свой дальнейший образ действий. – Это одно из садистских орудий того человека, которого вы считали отцом?
Но вместо ответа Саша громко испортил воздух. По студии понеслась едкая вонь. А в следующий момент из круглого отверстия в металлических трусах под чудовищным напором ударила бурая струя.
Первыми пали эксперты. Санина струя испортила им прически, оставила полосы на лицах, сбивала с ног! Кого не задело, то падал на пол, но едкие струи настигали экспертов и там.
Вторым ударом Саня атаковал зрителей в студии. Началась паника, кто-то закричал, кого-то стало тошнить.
– Моя сумочка! – кричала какая-то женщина.
На этом стихия, кажется, прекратила свои удары.
Но тут страшным голосом закричал гельминтолог Ромуальд Филиппович.
– Сынок! – завывал он. – Не предавай меня!
Он задрал голову к потолку, и изо рта у гельминтолога вырвался змей. Ну, такое было первое ощущение. Не сразу Малахов понял, что это – гигантский слепой кишечный паразит.
Шоумен никогда не блевал в студии. Но все когда-то случается в первый раз.
Впрочем, тошнило, кажется, всех. А Ромуальд Филиппович бегал по студии, хлестая людей червем из глотки. А люди разбегались прочь, кричали, умоляли о пощаде.
Тем временем стихия в лице Саши Жирного созрела для мощного афтершока. Снова ударила струя.
И на этот раз – прямо в Малахова, который вытирал рот.
«Что-то пошло не так!» – думал шоумен.
***
В образовавшейся суете никто не обратил внимания на исчезновение Маруси. Ей немыслимо повезло. В этой буре страстей никто не стал допытываться о ее прошлом.
Но, с другой стороны, по телевизору ее, конечно же, покажут. Этого будет достаточно. Маруся без всяких проблем покинула телецентр, взяла такси.
– В Шереметьево-1, – сказала она.
Марусю ждал Парагвай.
***
На этот раз перерыв затянулся надолго. Перепачканным людям, включая Малахова, надо было привести себя в порядок. Надо было экстренно сделать уборку в студии. А также проветривание, ибо смердело невыносимо.
Гавриил Глебович потел в маленькой комнатке, ему поправляла грим красивая длинноногая блондинка.
– Вы должны сказать, что умрете через три дня, – сказала блондинка.
Гавриил Глебович чуть не подпрыгнул в кресле.
– Не удивляйтесь, – сказала девушка. – Я – тоже часть мультисущества, носительница сверхразума Малахова.
– А, тогда ладно – успокоился олигарх. – А нельзя без этого?
– Нельзя, – женским голосом сказал сверхразум. – Это – часть нашей будущей сделки.
– Ну… хорошо.
***
После перерыва съемки продолжились.
– Да уж! Сегодняшний вечер полон сюрпризов! – заявил чистенький, отутюженный первый Малахов. – Но, как мне кажется, будет еще одно открытие. Гавриил Глебович, вы ничего не хотите нам сказать?
– Будь ты проклят! – крикнул гельминтолог, который после своего фокуса, как ни в чем не бывало, вырвал червяка из глотки и засунул к себе в карман пиджака. И сейчас этот карман – шевелился.
– Помолчите, Ромуальд Филиппович, мы еще дадим вам слово, – сказал Малахов. – Итак?
Куда-то пропала пластмассовая женщина. Ее долго искали, и из-за этого съемки задерживались тоже. Решено было продолжать без нее.
– Что вы хотите нам сообщить? – сейчас Малахов тянул слова из сопротивляющейся глотки Гавриил Глебовича, как гельминтолог своего питомца.
– Я умру через три дня, – сказал Гавриил Глебович.
Уф! Сказано.
– Откуда вы знаете?
– Просто знаю, – сказал олигарх. – Вот увидите. Или услышите. Или прочитаете в новостях.
– А наследников у вас, как я понимаю, нет?
Гавриил Глебович вспомнил благотворительные фонды дочек, подумал: «Нахуй-нахуй!»
– Нет, – сказал олигарх.
– Зато теперь у вас их – целых двое. Вы поделите состояние между ними?
– Это невозможно, – сказал Гавриил Глебович. – Это сложнее, чем брэкзит. У меня же все между собой связано, все на всем завязано. Это нельзя разрушать.
– В таком случае как вы поступите? Завещаете свою бизнес-империю кому-то одному?
– Да, – сказал Гавриил Глебович.
– И вы уже выбрали – кому именно?
– Выбрал.
– Мы вернемся после рекламы! Не переключайтесь! – торжествующе произнес Малахов.
КОНЕЦ ЧЕТВЕРТОГО СЕЗОНА
От Автора: Спасибо всем, кто читал, зеленил и коментил!))